Этот кусок более менее понятен без предисловий, поскольку целиком фик уже перевалил за 20 страниц и еще пишется, не буду людей пугать)
Автор я, Aminat&Spirit. Возможны нестыковки ибо этот кусок свежий, текст не перечитывал и еще не правил.
В качестве саммари: действие разворачивается после АС, а Кададжи вернулся.
Медленно, нежно, чувственно
Пальцы сбегают по коже,
Ты ведь такой искусственный,
Люди ведь так не могут.
Пальцы сбегают по коже,
Ты ведь такой искусственный,
Люди ведь так не могут.
Клауд ничем не выказал удивления, теперь он деланно-равнодушно взирал на долину с таким видом, с каким можно рассматривать какую-либо нелепость или ненужность вроде некстати подвернувшегося под ноги камешка.
читать дальше- Фальшивишь, Страйф.
Вместо ответа тот прицепил железяку к и без того тяжелой Ультиме. Уму непостижимо, как достигался баланс. Зато выбивать меч было несложно.
Кададжи заметил, что бой вымотал противника. Ультима встретила сопротивление Соубы под особым углом и с тихим звяканьем отлетела в сторону. Два лезвия уперлись в вены на шее.
- Я стану твоим новым кошмаром, - весело сообщил силвер.
- Одним больше, одним меньше, - невнятно буркнул Клауд, дернувшись, чтобы дотянуться до кнопки в байке, открывающей весь его арсенал. Вместо этого лезвия разорвали одежду, остановившись только на косом ремне.
Клауд вжал педаль, а силвер только этого и ждал, развернулся, протаранил бок. Теперь байки сцепились.
Кададжи не спешил описывать мучительную смерть. Но был таким же затянутым в кожу, как и тот. Только на груди висела в оправе красная материя призыва. Та же хищная зелень чуть раскосых глаз, те же то плавные, то резкие движения без переходов. Рукоятка Соубы синяя как и прежде, но без ленты. И все так же он зажигается от малейшей искры, пылает и потухает резко и неожиданно, как церковная свеча, утопая в собственном воске. Такой же, но неуловимо другой. Нет больше навязчивой идеи, протянутой через все его существо. Нет больше ребенка, потерявшего мать. Теперь он потерял много больше, даже часть себя, но и обрел что-то иное.
Сцепленные байки кружились, вздымая облако пыли. Кададжи все так же держал в левой Соубу, а правой подбивал страйфов байк к обрыву. На бешенной скорости Кададжи убрал ногой рычаг, байки с ревом расцепились. И Клауд прыгнул, давя на соубу ладонями. Прыжок усилил напор, Соуба отклонилась в сторону. Оба слетели наземь, прокатились несколько метров. Звенья цепочки с материей призыва разогнулись, цепь лопнула, и серебряные звенья прыснули во все стороны. Фенрир остановился на самом краю обрыва.
Кададжи смеялся, зло и жестко. На ключице кровила ссадина, красная кровь, как у всех. Кададжи весил едва ли больше, чем Ультима, но Клауд его не скидывал, объясняя себе это тем, что не с руки. Встрепенулось и расправило крылья с таким старанием забытое чувство вины. Он не хотел убивать мальчишку, считая его самого жертвой. Но мог попасть либо по Сефироту и ему, либо промахнуться по обоим.
Время идет, у него нет памяти, оно ничем не обременено и может идти вечно, каждый день рождаясь заново. Внезапно оно перестает быть настоящим и со страшной силой оборачивается прошлым, которое не так то просто вспомнить и конечно невозможно изменить. Распадается на мелкие осколки, клеить которые не имеет смысла, но и выбросить не получается.
Клауд помнил. Помнил, как потерял ощущение тепла на своей руке. Помнил, как засуетились вокруг изумрудные искры и как они исчезли. Он воспринимал происходящее сквозь пелену, застилавшую глаза.
- Ты хоть представляешь, как это выглядит, братец?
- У тебя есть два варианта, первый - ты слезешь с меня, и мы побеседуем. Второй — все остается как есть, но хотелось бы все же скинуть ботинки.
Кададжи выбрал первый и старался выглядеть невозмутимым.
- Почему ты оставил мне шанс?
- У меня не было выбора, - честно признал тот.
Честность порой обезоруживает. Клауд отряхнулся. Странно говорить вот так просто. Когда звенит до предела растянутая струна. Клауд удивлялся тем чувствам, которые вызывал в нем сереброволосый. Он должен проучить его раз и навсегда или даже уничтожить.
Куда-то ушла настороженность и тревога, а на душе стало удивительно спокойно. Так, как раньше он чувствовал себя в видениях. «Зак, он бы смог уговорить, он бы непременно смог... Но я так не умею. Но теперь точно знаю. Я не должен его убивать. Тем более, что он все равно вернется».
- Почему ты говоришь только правду?
- Наверное из-за того, что не человек.
Между тем откуда-то возникла пылающая бездна эмоций позади мыслей, она росла и распространялась, запутывая и без того разрозненные ощущения. Момент нереальности… или совершенной ясности – он точно не знал, что именно.
- Человеком нужно просто быть.
- Нет, непросто. - Кададжи поудобнее перехватил соубу.
- Ты знаешь, что я сильнее тебя. А я знаю, что ты это знаешь.
- Мы с братьями потерпели поражение поскольку были частями, - вскинутый подбородок, а в прищуренных глазах почти безраздельно властвует вызов. - Теперь кое-что изменилось.
Чтобы выиграть время, Клауд отходил назад, силвер наступал, грозно и неумолимо, уже не давая так легко провести себя, и любая попытка схватить лезвия обернулась бы резким взмахом.
- Зачем все это, если тебе со мной не расправиться?
- Это... это как игра, да. Как всегда. Большинство решило, что оно право. Но разве если эта планетка не может справиться с теми, кто её населяет, она должна существовать? – Кададжи поднял свою материю с бесполезными теперь останками цепочки. – Зачем спасать такую планету? – соуба кружится в руке восьмеркой, пальцы правой поглаживают материю.
- Люди исправятся и поймут, что нельзя использовать Мако.
- И ты в это веришь? Вы, люди, не изменитесь никогда. Не Мако, а эволюция, вот то, что действительно важно. Прав окажется тот, кто сильнее. Скольких убил ты до встречи со мной? Сколько оказалось на твоем пути? Не сосчитать, правда? Выживают только избранные. Мир не для таких, ты знаешь.
Клауд молчал, отводя взгляд.
- Все повторяется. Смерть начало жизни. Сефирот. Он... он вернется вновь, и построит новое сияющее будущее, но не здесь. Нужно уметь не оглядываться. Даже если позади рушится целый мир. Ты ведь почти такой же.
Страйф неожиданно для себя поймал себя на мысли, что из под челки рассматривает противника и вовсе не на предмет того, чтобы понять, что тот еще выкинет.
От руки Кададжи потянулись языки пламени, он вызвал своих чудовищ. И приостановился. Он действительно был красив, но в его красоте просматривалось нечто дьявольское, что, однако, совсем не портило его, а только добавляло очарования.
За его спиной содрогалась земля, трое созданий, призванных из другого слоя реальности мощными силовыми путами, готовы растерзать любого, на кого им укажут.
Клауд отошел почти к пропасти.
- Не надейся, - посоветовал Кададжи, проделав замысловатый жест рукой, - я удержу этих псов на самом краю бездны!
Страйф перемахнул через поваленный Фенрир, достал Ультиму и отбил прыжок самого рьяного пса, пусть и необычного. Не довершив прыжка, зверь упал, издав пронзительный визг. Он извивался, жутко рыча то ли от ярости, то ли от палящей боли, причиняемой ненавистным металлом, когда подоспели двое других. Одного из них Страйф далеко отбросил удачным выпадом, другого отшвырнул рукой, вцепившись в холку, но и когти успели рвануть одежду, она расползлась еще дальше, под перекрестьем ремней.
Кададжи откровенно забавлялся, прислонившись к своему байку. Спектакль был хорош, но события ожидаемы. Мановение руки, и звери убрались восвояси.
- Теперь продолжим, кажется, выбор я оставил. Можешь начинать показывать, как добро непременно победит зло, поставит на колени и зверски убьёт.
Кададжи завел байк. Он улыбался. Та же непокорно-смелая усмешка, что не отражается в глазах, холодных и расчетливых, с узким росчерком зрачков. В них по-прежнему читалась уверенность, но спокойная и обоснованная. А еще сила, сила, которой раньше не было.
Они сражались вновь, как когда-то, пусть и не так яростно и не со злобы, но не менее зрелищно. Клауд отражал сыпавшиеся со всех сторон удары, но ни один не оставил ни царапины, кроме тех, что появились, когда они оба катались по земле.
У Кададжи не было драгоценной коробки. Он был почти счастлив, ощущая себя свободным, и радовался время от времени налетающим порывам ветра, теребящим непослушные клаудовы волосы. Безвозвратно ушла, канула в небытие детская обида, не было усталости, сожаления или чувства чего-то утраченного и крайне важного.
Казалось, что они могут кружится вот так часами, пока кто-либо не совершит одну единственную, но ошибку. И эту ошибку совершил шинентай, во многом отдавая предпочтение излишней зрелищности, он отвлекся и крутанул соубу несколько дальше нежели следовало бы, неудобно вывернул руку и Клауд выбил железяку и ловко заломил руки.
- Я покажу, но кое-что получше, - тихо и слегка устало обмолвился взлохмаченный ветром Страйф.
- Жарко? Тебе так больше идет, – язвительно заметил силвер, указывая кивком на распахнутую рубашку.
- Еще бы, - холод горных вершин, сменяемый холодом беспощадного лезвия в интонациях. Клауд пригвоздил противника к байку одной рукой. – Твои зверюшки видимо решили, что я выгляжу сексуальнее, - Клауд стер кровь со щеки. – Еще то зрелище, если тебе интересно.
- Ты не поскупишься на сюрпризы, - воодушевленно забрасывал замечаниями силвер, он хотел добавить что-то, но осекся, услышав ответ.
- Как ребенок, честное слово, - с тоской произнес старший брат.
- Надо же, а люди бывают честны? - нашелся младший.
Ещё некоторое время они не шевелились. Все слова сказаны, они превратили их в бисеринки яда, которые разнес бесшабашный ветер. Над Кададжи, опрокинутом на байк, сурово нависал Клауд, а ветер перебирал почти смешивающиеся волосы. Силвер почти так же физически, как детали байка, ощущал недовольно вперившийся в него взгляд льдисто-небесных глаз, чувствовал, что если бы не крепкая хватка, то он стал бы сползать прямо под ноги. Глаза в глаза.
От непрогретого при пасмурной погоде байка тянуло холодом, и шинентай был этому рад. Кададжи мог бы убить Страйфа, но беспощадная сущность нового бога, каким стал Сефирот, напитавшись мощью, направленной на победу над Хаосом, не позволяла. Наверное, не в его правилах было дарить легкую смерть.
Бездушная прохлада металла душила поднимающийся от груди жар. С замиранием Кададжи ждал приговора, а Страйф его формулировал. На какое-то время установилось молчание, и оба делали вид, что усиленно размышляют.
Так и не разрубленные ремни хлестали Клауда по телу, резвящийся ветер был намерен превратиться в миниураган, поднимая песчинки в воздух. А такое вроде бы понятное чувство обреченности все не подступало невесть почему. Так близко, что даже ветер не способен унести этот запах. Аромат крови и едва уловимый, но еще оставшийся запах зверей смешались. Клауд сдернул с себя ремни, все равно Ультимы за плечом нет.
Неторопливо, почти нежно он принялся обыскивать силвера на предмет наличия пары-тройки материй. Движения Страйфа начинали сводить Кададжи с ума. Он посмотрел наверх – над ними расстилалось бесконечное, бессмертное небо, закрыл глаза и процедил сквозь дубы лишь одно:
- Прекрати.
Клауд будто бы и не слышал, продолжая деланно невозмутимо заниматься обыском. Тонкие пальцы ощупывали сантиметр за сантиметром, шарили по прикрытому тканью животу и плечам в наплечниках, очевидно призванных подчеркивать мужественность еще юного тела. А Кададжи пытался справиться с волнением, но ему плохо удавалось. Он не желал ни расслабляться, ни поддаваться своему телу. Кададжи коротко вздохнул, когда пальцы скользнули по приподнятым ягодицам, и отвернулся от мучителя, невидящим взором уставившись в никуда, а потом глаза распахнулись еще шире, почти до предела, и смежились. Клауд от неожиданности отшатнулся.
Но и из-под прикрытых ресниц Кададжи ощущал давление удерживающей его теплой руки. А когда он посмотрел на Клауда вновь, то смотрел так, будто это не он, а Клауд оказался в неудобном, почти недопустимом положении. Силвер неожиданно дернулся, освободил из-за спины руку и рванул рубашку на Клауде, разорвав ее донизу.
- Значит тебе все позволено? – в бездонных изумрудных озерах отплясывали чертята.
Так близко, что кажется, будто это предел. Нечто тяжелое, выматывающее и горячее, с жаром которого не сравнятся все, сколько бы их ни было, знойные пустыни.
Клауд не заметил, как хватка ослабела, Кададжи сполз наземь, потянув за собой и его. Забыться и забыть. Память лишь для тех, кто желает помнить. Он не хочет помнить каштановую косу с алой лентой, не здесь, не теперь. Выплеснуть чувства и отбросить их в самый дальний уголок сознания, туда, где и сам не найдет. Пусть на время, но сейчас ему это необходимо. Как воздух. Даже нет, не так. Им обоим. Да, так лучше. Тонуть в безумии. Прислушиваться к сбившемуся с ритма дыханию, различать оттенки эмоций, спускаться поцелуями до ключицы со свежей отметиной от недавнего полета. Проломить, разобрать по кирпичику все сдерживающие барьеры и стереотипы, до самого дна, туда, где на задворках сознания не дано навести порядок никому, даже ему самому. Пусть все идет не так, как начертано.
Неужели это и есть то самое желание? Желание испытать неизведанное, делиться и отдавать. Желание нарушать правила и снимать запреты. Почему с каждой минутой оно все возрастает, становится непереносимым? Вес тела, давление его ног на обнаженные бедра, жар мускулистой плоти только подливают масла в огонь.
Можно придумать специальные обозначения для ощущений, но эти ощущения необъяснимы. Невидимые никому, походящие на извивающиеся вихри-ленты, задевающие кожу, лежащие на поверхности и опутывающие само существо, срывающие покров таинственности, быстро проникающие, отгоняющие, подчиняющие, ломающие, динамичные, перенаправляющие, скользящие. Пестрый свет и успокаивающая тьма, горечь и медовая сладость. Омытое всепроникающей болью блаженство и опустошение.
- Да, ты показал кое-что получше, - с жаром шепчет Кададжи.